* * *
Вот и сейчас
проплывает передо мной
день-звезда.
Остроугольные хвосты ее
машут мне на прощание.
Она уходит туда,
где и другие дни-звезды;
чтобы задремать
в живой памяти моей.
Когда-нибудь,
когда звезды освободятся от времени,
я устрою парад звезд.
И буду пребывать в этом блаженстве,
себя не помня.
До моей половинки – года,
Расстояние – долины грусти,
От истока чиста вода,
Та вода ветвистая в устье.
Отражалось одно лицо
У истока… Думаешь, помню?
Только как светилось оно,
Не забыть и прибрежному камню!
И над устьем одно лицо,
Отражения все созвучны,
И вбегают они на крыльцо,
С половинкой моей неразлучны.
(песня)
Снега настигли, сковали землю,
я от них ушла.
Когда согреюсь в забытой келье.
расцветет душа.
Весенним утром под птичий щебет
в волны струн вольюсь
Не надо метки, и так заметишь,
вовсе не боюсь.
Когда-то осень по красным листьям
привела зиму,
Снега настигли, укрыли силой,
думали замру.
Весенним утром под птичий щебет
расцветет душа,
Не надо метки, и так заметишь
но уже прошла.
Если можешь, – молчи.
Твое молчание – золото.
Только не пой эти песни…
Лучше страдай,
бей об стены
лучше смолоду голову,
на умеющих петь
собакой лай.
Вороном каркай 300 лет
вслед соловьиной трели,
падай в грязь;
будут лепить беспечно бредущие
душу твою,
обтачивать песни твои.
А сейчас ... Пощади,
затыкать уши нечем;
нет возможности
долго выдержать.
Как тебе донести?
Что твой голос не выстрадан,
Твой голос неискренен.
Камень, послушай!
Я Бога молю простить тебя
за муки мои…
Уплывут облака,
укачает надгорное эхо,
Вслед за красным закатом
озябший плутает туман.
В ряби озера
курчавая линия смеха,
Без конца и начала
дым розовый…
Тень караван…
Лес задремлет, впадая
в свою колыбельную ноту.
Ветер выдул начало,
и выстроил лиственный хор.
Углубляйся, уйди,
выпадает суетное в воду,
окрыляйся мелодией
синего выдоха гор.
Пусть созреет в тебе,
за клубами бродячего дыма...
Ты – видение, плачешь у моря
в сухие пески.
Повторяешь больнее и чаще
ушедшее имя,
Просишь влагу ночей
просочиться в корней лепестки.
Только выплывет нота,
и разве тебя не прельщает?
Ветер выдул начало,
и выстроил лиственный хор.
Над древесными волнами
машет рука – в знак прощания.
В синем пламени тает,
В сиянии выдоха гор.
Повторяло эхо, рыдая за оградой:
“…полюбила – на волю отпусти”.
Гроздья черно-синего винограда
тяжелели косами на груди.
Утром мята к тонким прикасалась стопам,
Умывалась хлопьями ключевой воды.
Кудри черно-синие ручьями от истоков
вскидывались украшать сады.
Отстраненная, с безумными глазами, улыбаясь
Отпустила.
Уплыла ладья…
Всплески раздавались голосами
белого дождя.
Затронет тоньше музыки и слов,
Ласкает проплывающее мимо,
Проглядывается за тишиной,
за ширмой лучших снов
незримо.
О чем он, шепот сумрачной листвы?
Червями ползают дрова в камине.
И отражение мое, скрывая от молвы,
ласкают ныне
Смыкающиеся лепестки цветов
в хлопках ладоней.
Я улыбаюсь лунолицей той,
и свету над пустыней.
Мне бы войти в твой образ
на день,
проснувшись утром,
улыбнуться так же.
“С добрым утром” сказать
изображениям на зеркалах.
Вдохнуть, потягиваясь,
из смятой простыни
твой запах.
Так задышать,
чтобы меня увидев,
здоровались с тобой.
И, если кто-то сдуру
спросит обо мне,
ответить:
“Ах, да… Давно не видел”…
Белее мела,
обжечь сумело,
и отоснилось.
Но целовать
странное, струнное
слово подлунное,
не усомниться в нем,
не уповать.
В пляске по темени
знак его имени,
прячься душа моя,
одолевай.
Сладко томилось
в саду изобилия…
Лилией вылилось
в пламени рай.
Здравствуй, весна!
Златокудрые конницы света
доплыли на веслах бессонницы.
Стрелы вскипели,
проклюнулось в коконах, –
выдумка ветра,
хохочет за окнами.
Хлопает крыльями
гром за портьерами.
Дождь заурчал
проливными напевами.
То, что не скроешь от глаз,
Что над тобой не парило,
Что мне простили не раз,
Чем одарив, разорило,
О чем прошу не тебя,
За что молюсь, и каюсь, –
То увели, любя.
Тянусь, но не спускаюсь.
От пустоты такой
темнея, сгущаясь,
в удельном весе тяжелея,
сама в себе бродя,
устав от колебаний,
падая,
туда, где нету дна…
Припоминаю,
подхватили корни солнца.
И от ожога распластываясь,
легчая, вытесняемая
серыми густотами,
всплывала.
Там лежал мой путь
прерывистый.
Проскакивать разрывы линий
я сумею.
И боль прошла.
И солнце над головой
благоухает.
Найду, но, приблизив, теряю,
Что ранит больней всех измен.
Саднящую видимость рая
Размоет обман перемен.
В дробинках от стужи, нагая,
Стучащая в каждую дверь,
Непонятая, не такая,
Не здесь, и не жди, не теперь.
Хочешь, я собою
вас переплету
ленточкой надежды,
тая на лету.
Даже не заметишь;
за меня простишь
эту невозможную
ни за что почтишь.
Спросишь, не узнаешь,–
Захлебнувшись в ней,
и не по-нарошку,
догоришь больней.
Я за тобою в горы синие,
а ты в озера.
И зов крови затронут инеем,
и даже зерна
из рук рассыпались, безмолвствуют.
Но зреют стебли,
чьи языки у изголовья
волна колеблет.
Скольжу по ним в озера синие, –
ты в снежны горы;
я – отраженьями тенистыми, –
ты – в рябях взгорья.
Все ближе, вхожи в ирреальное,
в кругах друг друга.
Хранитель звука над спиралями, –
стрелой из лука.
Привечали по-отечески
за ресницей,
Освещая фреску свечечки
тонкой спицей.
А на свечке ты, любимый мой,
и белый парус
Заалел, качнувшись, и за мной
в сон нагрянул.
Закружился красным яблоком
вокруг моря.
Присказка на корабле, и ты,
и то, что вскоре.
Подплыла твоей русалочкой,
плеснув взмахом,
Да в твои объятия, сокол мой,
пенным прахом.
Я его придумала
от любви из выскользнувшей жизни;
от бездыханности в задерживающейся жизни;
Хотя бы ревность к нему…
одного-единственного…
мне покажется
проявлением великодушия свыше,
чем и измеряется
несовершенство придуманного. |
